Ранние рассказы [1940-1948] - Страница 37

— Иди, крошка, — посоветовал ей мистер Фридлендер. — Твоя мама нездорова. Будь счастлива и не делай ничего такого, чего я бы не сделал.

— Мама.

Миссис Куни неожиданно перевела взгляд на свою дочь. И случилось нечто совершенно необыкновенное. На ее лице появилось выражение величайшей нежности, она взяла в ладони прелестное лицо дочери и притянула его к своему лицу.

— До свидания, куколка, — сказала она и несколько раз страстно поцеловала ее в губы.

— До свидания, бабушка, — сказала Элейн миссис Гувер.

Миссис Гувер заключила ее в объятия и заплакала над ней. Тедди ткнул ее в бок локтем, чтобы она положила конец прощанию.

Молодожены направились было к выходу, как вдруг произошло то, чего никто не ждал.

— Элейн! — взвизгнула миссис Куни.

Элейн повернулась, широко открыв глаза. Следом за ней — ее муж с открытым ртом.

— Ты никуда не пойдешь, — сказала миссис Куни.

Все гости разом уставились на нее, даже мать жениха перестала рыдать.

— Что, мама? — переспросила дочь.

— Ты возвращаешься домой, моя красавица, — плача, распорядилась миссис Куни: — Ты никуда не пойдешь с этим маменькиным сынком.

— Послушайте, — взорвался Тедди. — Мы прямо сейчас…

— Тихо ты, — скомандовала миссис Куни и повернулась к миссис Гувер. — Пойдем, ма.

Миссис Гувер, как ей ни было трудно, послушно вскочила на свои больные ноги и следом за дочерью через всю комнату направилась к внучке.

У Тедди заметно дрожал подбородок.

— Послушайте, — едва сдерживаясь, сказал он теще, когда она, не обращая на него внимания, обняла за талию его жену. — Знаете, она моя жена. Понимаете, она моя жена. Если она со мной не пойдет, я аннулирую наш брак.

— Хорошо. Пойдем, куколка, — проговорила миссис Куни и пошла к двери.

— До свидания, Тедди, — через плечо, но очень дружелюбно попрощалась с ним Элейн.

— Послушайте, — сказал Тедди, стараясь внушить дамам Куни мысль о неминуемой беде.

— Пусть уходят! — крикнула его мать. — Пусть их ноги здесь не будет!

На улице миссис Куни довольно бестактно прогнала Фридлендера.

— Иди вперед. Морг, — сказала она.

И обиженный Фридлендер пошел вперед.

Молодая жена, мать и бабушка шагали по тротуару. Молча, они завернули за угол, прошли еще полквартала, и миссис Куни сделала маленькое объявление, которое пришлось по вкусу всем троим.

— Мы пойдем смотреть кино. Хорошее кино, — сказала она.

Они, не останавливаясь, шагали дальше.

— Генри Фонда играет в «Трок», — предложила миссис Гувер, которая не любила далеко ходить.

— Пусть Элейн выбирает, — огрызнулась миссис Куни.

Элейн посмотрела на гладиолусы на своем платье.

— Ну, вот, — сказала она. — Они вянут. А были такие красивые. — Потом она подняла голову. — Бабушка, кто в «Трок»?

— Генри Фонда.

— Он мне нравится! — подпрыгивая от восторга, воскликнула Элейн.

(перевод Л. Володарской)

СОЛДАТ ВО ФРАНЦИИ

Сидя прямо на раскисшей после дождя земле, он съел полбанки яичницы со свининой, лег на спину, остервенело, не жалея головы, сорвал каску и закрыл глаза. Все мысли схлынули — словно из бочки враз вынули сотни затычек, — и солдат мгновенно уснул. Проснулся он в десять часов вечера, в десять часов военного, бессмысленного и пустого вечера. Холодное, плаксивое французское небо уже подернулось мглой. Поднялся он не сразу, лишь приоткрыл глаза, и тут же вновь стали стекаться неотвратимые военные мысли и мыслишки, их не вытряхнуть из памяти — они порождены не благодатной праздностью. Вот в голове не осталось уже ни одной разнесчастной свободной клеточки, и верх взяла одна безутешно-ночная мысль: Ищи ночлег. Встань. Возьми одеяло. Здесь спать нельзя.

Солдат оторвал от земли усталое, грязное, пропахшее потом и гарью тело, сел, затем, уставившись прямо перед собой, поднялся на ноги. Нагнулся, пошатнулся, как хмельной, подобрал и нахлобучил каску. Нетвердой походкой подошел к интендантскому грузовику, из груды грязных одеял вытащил свое. Зажал тощую, совсем не греющую скатку под мышкой, пошел по кустистой кромке поля. Вон усердно окапывается Гуркин; они равнодушно переглянулись. Солдат остановился подле Ивза, тот тоже рыл себе окоп.

— Тебе сегодня в ночь заступать?

Ивз взглянул на него, буркнул «угу», с кончика его длинного, как у всех выходцев из Вермонта, носа упала блестящая капелька.

Солдат попросил:

— Разбуди меня, если начнется заваруха!

Ивз ответил:

— А откуда мне знать, где ты?

Солдат сказал:

— Как место себе выберу, крикну.

Сегодня окопа рыть не буду, отойдя от Ивза, подумал солдат. Не буду надрываться, ковырять глину лопаткой. Меня не убьет. Эй, вы, там, не дайте мне пропасть сегодня. А назавтра, ей-ей, вырою окопище на славу. А сейчас у меня все тело ноет, дайте я просто лягу где-нибудь и усну. Одну только ночь, хоть пару часов дайте. Тут он заметил окопчик, явно немецкий. Его покинул какой-нибудь фриц всего несколько часов тому назад, несколько нескончаемо долгих и дождливо-промозглых часов тому назад.

Натруженные солдатские ноги зашагали быстрее.

Подойдя, солдат заглянул в окоп, и душа с телом горестно возопили: на дне лежала грязная, но аккуратно свернутая форменная американская куртка, недвусмысленно указывая, что место «застолблено». Придется идти дальше.

Вот еще один немецкий окоп. Солдат торопливо заковылял к нему. Заглянув, увидел на сыром дне небрежно разостланное немецкое одеяло. Страшное одеяло: совсем недавно на нем лежал, может, исходил кровью, а может, и умирал неведомый ему немец.