Ранние рассказы [1940-1948] - Страница 52

— Мне очень жаль. Правда.

Наступила короткая тишина. Миссис Оденхерн нарушила ее.

— Ты должна поступать, — вдруг сказала она, — как считаешь правильным, детка. Я уверена, если бы Карл слышал нас, мальчику было бы очень-очень больно. С другой стороны…

Барбара слушала. Миссис Оденхерн даже запнулась, так напряженно она слушала.

— С другой стороны, — продолжала миссис Оденхерн, — всегда лучше исправить ошибку прежде, чем она совершена. Если ты очень-очень хорошо все обдумала, я уверена, Карл будет последним, кто упрекнет тебя, детка.

Роман из судовой библиотечки, сбитый сильным локтем миссис Оденхерн, полетел с ночного столика на пол. Барбара слышала, как та его подняла.

— Теперь поспи, детка. Посмотрим, в каком мы будем настроении, когда ярко засияет солнышко. Я хочу, чтобы ты относилась ко мне с тем же доверием, с каким относилась бы к своей матери, если бы она была жива. Я так хочу помочь тебе понять себя, — сказала миссис Оденхерн и прибавила: — Конечно, я знаю, что в наши дни не так-то просто повлиять на решение детей, если они его приняли. И еще я знаю, что у тебя твердый-твердый характер.

Услышав щелчок выключателя, Барбара открыла глаза. Она встала с постели и прошла в ванную. Почти тут же она вышла в халатике и шлепанцах и сказала в темноту, обращаясь к миссис Оденхерн:

— Я ненадолго выйду на палубу.

— Что на тебе?

— Халат и шлепки. Сойдет. Все спят.

Миссис Оденхерн опять зажгла настольную лампу. Она внимательно посмотрела на Барбару, ни одобрительно, ни осуждающе. Ее взгляд говорил: «Отлично. Все кончилось. Я едва могу сдержаться, так я счастлива. Теперь распоряжайся собой по своему усмотрению. Только не позорь и не стесняй меня». Барбара безошибочно прочитала это в ее глазах.

— Пока.

— Не простудись, детка.

Барбара закрыла за собой дверь и стала бродить по тихим освещенным коридорам. Она взобралась по трапу на палубу А и, войдя в концертный зад, пошла по проходу, который уборочная бригада оставила между сдвинутыми пустыми креслами. Меньше чем через четыре месяца эти кресла отсюда вынесут, а на голом полу будут лежать на спине без сна триста с лишним новобранцев.

Еще выше, на прогулочной палубе, Барбара почти целый час простояла у поручня левого борта. Хотя хлопковая пижамка и халатик из искусственного шелка не защищали от утренней прохлады, ей не грозила опасность простудиться. В этот зыбкий час жизнь вовсе не замерла, но для Барбары не существовало ничего, кроме сложного многоголосого звучания первых мгновений после детства.

(перевод М. Тюнькиной)

ОПРОКИНУТЫЙ ЛЕС

Приведенный ниже отрывок из дневника датирован тридцать первым декабря 1917 года. Он был написан в Шорвью, на Лонг-Айленде, девочкой по имени Корин фон Нордхоффен.

Корин была дочерью Сары Кайес Монтросс фон Нордхоффен, наследницы ортопедической клиники Монтроссов, покончившей с собой в 1915 году, и барона Отто фон Нордхоффена, который в ту пору был еще жив, по крайней мере, дышал, хотя и давным-давно окаменел от тоски по родине.

Эту главу дневника Корин начала вечером, в канун своего одиннадцатилетия.

...

«Завтра мое деньрожденье и будут гости. Я пригласила Рэймонда Форда и мисс Эйглтингер и Лорэн Педерсон и Дороти Вуд и Марджори Фелепс и Лоренса Фелепса и мистера Миллера. Мисс Эйглтингер сказала что мне надо позвать Лоренса Фелепса раз придет Марджори. Мистера Миллера я пригласила из за того что он сейчас служит у папы. Папа говорит мистер Миллер съездит утром в Нью-Йорк и возьмет два ковбойских фильма и покажет после ужина в библеатеке. Для Рэймонда я приготовила настоящую ковбойскую шляпу точно такую как у ковбоя который ему нравится. Для всех остальных я тоже приготовила шпяпы только бумажные. Мисс Эйглтингер сказала что подарит мне книжку «Гордость и придубеждения» Джейн Орстен. Еще она собирается мне подарить какую то штучку которой у меня нет. Я обожаю мисс Эйглтингер больше всех учительниц после мисс Кэлэхэн. Папа обещал выделить мне побольше места на псарне для щенков Сэнди и я уже видела кукольный домик от Вэнамейкеров. Дороти Вуд дарит мне альбом для овтографов и отдала его уже целых три недели назад. Она написала на первой странице про то что она звено в золотой цепочке нашей дружбы. Я чуть не расплакалась. Я обожаю Дороти. Я не знаю что мне подарят Лорэн и Марджори. Лучше бы этот вредный Лоренс Фелепс не приходил ко мне. Я не хочу чтоб Рэймонд Форд дарил мне подарок на деньрожденье главное он придет. Он ужасно бедный совсем не богатый и это видно по его одежде. Жалко первую надпись на альбоме зделала Дороти а не Рэймонд. Мистер Миллер собирается подарить мне аллигатора. У него во Флориде брат а у этого брата аллигаторы и тубиркулес как у мисс Кэлэхэн. Я люблю Рэймонда Форда. Я его люблю больше папы. Тот кто откроет этот дневник и прочитает эту страницу упадет замертво не позднее чем через сутки. Завтра вечером!!! Господи сделай так чтоб Лоренс Фелепс не вредничал у меня на деньрожденьи и чтоб папа и мистер Миллер не разговаривали по немецки за столом и вообще! Ведь я точно знаю что все кроме Рэймонда и Дороти придут домой и обязательно расскажут про это родителям. Я люблю тебя Рэймонд потомучто ты самый замечательный мальчик на свете и выйду за тебя замуж. Любой кто прочтет это без моего разрешения упадет замертво через сутки или заболеет.»

На дне рожденья у Корин, ближе к девяти, мистер Миллер, новый секретарь барона, вылез, когда его никто не просил, и предложил на всю комнату: