О господи.
Это он произнес с усталой и все же веселой и немножко дерзкой улыбкой, если только Хоргеншлаг произнес это. Ширли, конечно же, обожала Нельсона Эдди и принимала активное участие в работе Кистоунской разъездной библиотеки.
Наверно, вы уже поняли, к чему я веду.
Правда, Хоргеншлаг мог бы спросить у нее так:
— Прошу прощения, вы не Вилма Причард?
На это Ширли ответила бы холодно, подыскивая себе другой объект для чтения на противоположной стене автобуса:
— Забавно. — Хоргеншлаг мог бы и не остановиться на этом. — А я был готов поклясться, что вы — Вилма Причард. Ладно. Вы случайно не из Сиэттла?
— Нет.
В этом «нет» было бы еще больше льда.
— Сиэттл — мой родной город.
Нейтральная тема.
— Великий городишко. Сиэттл. Правда, это великий городишко. Я здесь всего… то есть, в Нью-Йорке четыре года. Я — помощник печатника. Меня зовут Джастин Хоргеншлаг.
— А мне это совершенно не интересно.
И Хоргеншлаг ничего не мог бы с этим поделать. У него не было ни внешности, ни славы, ни элегантного костюма, чтобы в подобных обстоятельствах завоевать интерес Ширли. У него не было ни одного шанса. А чтобы, как я уже говорил раньше, написать историю о том, как парень встречает девушку, надо, по крайней мере, иметь парня, повстречавшего свою девушку.
Хоргеншлаг мог бы, почему бы и нет, упасть в обморок и, падая, ухватиться за что-нибудь, а этим чем-нибудь была бы нога Ширли. Он мог бы при этом порвать ей чулок, и по нему побежала бы красивая длинная дорожка. Люди бы потеснились, и поверженный Хоргеншлаг поднялся бы на ноги, выдавливая из себя:
— Спасибо. Ничего страшного. — А потом он бы воскликнул: — Ой, мисс, простите меня! Я порвал вам чулки. Позвольте мне отдать вам деньги. Правда, у меня нет с собой наличных, поэтому мне придется записать ваш адрес.
Ширли не дала бы ему адреса. Она бы неловко молчала. А потом бы сказала, желая Хоргеншлагу провалиться на месте;
— Все в порядке.
Нет, в этом нет никакой логики. Хоргеншлаг, парень из Сиэттла, даже помыслить не мог ухватиться за ногу Ширли. Только не в автобусе на Третьей авеню.
Гораздо логичнее, если бы Хоргеншлаг впал в отчаяние. Есть же еще мужчины, которые любят безответно. А, может быть, Хоргеншлаг стал бы единственным. Но он мог бы также подхватить сумочку Ширли и побежать с ней к выходу. Ширли бы закричала. Мужчины услышали бы ее и вспомнили о суде Линча или о чем-нибудь в этом роде. Дорога Хоргеншлагу была бы преграждена. Пусть так. Автобус остановился бы. На сцене появился бы патрульный Уилсон, которому уже давно не удавалось никого арестовать. Что происходит?
— Офицер, этот человек хотел украсть мою сумочку.
Хоргеншлага тащат в суд. Ширли, конечно же, тоже там. Они оба называют свои адреса, и таким образом Хоргеншлаг узнает о святом гнездышке Ширли.
Судья Перкинс, который у себя дома не может добиться хорошего, по-настоящему хорошего кофе, приговаривает Хоргеншлага к году тюремного заключения. Ширли кусает губки, а Хоргеншлага уводят прочь.
В тюрьме Хоргеншлаг пишет следующее письмо Ширли Лестер:
...«Дорогая мисс Лестер!
Я совсем не собирался красть вашу сумку. Я взял ее потому, что люблю вас. Понимаете, я хотел таким образом с вами познакомиться. Пожалуйста, напишите мне, если у вас выдастся свободная минутка. Мне очень одиноко здесь, и я вас очень люблю. Может быть, вы навестите меня, если у вас выдастся минутка?
Ширли показала письмо всем своим друзьям. И они говорили:
— Как это мило, Ширли.
Ширли соглашалась, что это действительно мило. Почему бы ей не ответить ему?
— Отвечу! Пусть порадуется. — Что мне терять?
И Ширли ответила на письмо Хоргеншлага.
......«Дорогой мистер Хоргеншлаг!
Я получила ваше письмо, мне очень жаль, что все так вышло. К несчастью, ничего уже не поделаешь, но мне очень неприятно. Хорошо, что срок вам дали небольшой и вы скоро выйдете на свободу. Желаю вам счастья.
«Дорогая мисс Лестер!
Вы не представляете, как я обрадовался, когда получил ваше письмо. Ни о чем не жалейте. Я сам виноват, что так влюбился, и вас совсем не виню. У нас здесь раз в неделю кино, и вообще совсем неплохо. Мне тридцать один год, я приехал из Сиэттла. В Нью-Йорке я уже четыре года. Мне кажется, это замечательный город, только в нем иногда бывает одиноко. Вы самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, даже в Сиэттле. Хорошо бы вы навестили меня в какую-нибудь субботу с двух до четырех, а я оплачу ваш проезд.
Это письмо Ширли тоже показала бы всем своим друзьям. Но на него она бы не ответила. Всякому понятно, что Хоргеншлаг дурак. К тому же она ответила на первое письмо. Если она опять ответит, это затянется на месяцы. И всё такое. Что она могла для него сделать, она сделала. Ну и фамилия. Хоргеншлаг.
Тем временем в тюрьме Хоргеншлага было хуже некуда, несмотря на кино раз в неделю. Вместе с ним в камере сидели Бекас Морган и Дольщик Берк, настоящие преступники, которые нашли в Хоргеншлаге сходство с надувшим их однажды парнем из Чикаго. Они были убеждены, что Крыса Ферреро и Джастин Хоргеншлаг — один и тот же человек.
— Я не Крыса Ферреро, — сказал им Хоргеншлаг.
— Да ну? — не поверил Дольщик и сбросил еду Хоргеншлага на пол.
— Стукни его, — сказал Бекас.
— Я же вам говорил, что попал сюда, потому что в автобусе украл у девушки сумку, — взмолился Хоргеншлаг. — Но я не по правде украл. Я в нее влюбился и иначе никак не мог с ней познакомиться.