Ранние рассказы [1940-1948] - Страница 30

Он вернулся и снова сел на краешек кровати. Лицо у него было серьезное.

— Мэтти, не проговорись маме, — сказал он.

— Бэйб, только ты смотри, не лезь под пули! Не лезь, смотри!

— Да нет. Не полезу, Мэтти, — пообещал Бэйб. — Слушай, Мэтги. Не надо говорить маме. Может быть, я выберу минуту и скажу ей на вокзале. Только ты ей ничего не говори, Мэтти.

— Ладно. Бэйб, только не лезь под пули!

— Не буду, Мэтги. клянусь, что не буду. Я везучий, — сказал Бэйб. Он наклонился и поцеловал ее, прощаясь на ночь. — Давай засыпай, — сказал он и вышел.

Он вернулся к себе в комнату, зажег свет. Потом подошел к окну и стоял там, куря сигарету. Снова валил снег, такой густой, что крупные хлопья были невидимы, пока не ложились, пухлые и влажные, на подоконник. Но к утру подморозит, и Валдоста окажется под толстым, чистым, мохнатым покрывалом.

«Здесь мой дом, — думал Бэйб. — Здесь я был мальчишкой. Здесь растет Мэтти. Здесь моя мама всегда играла на пианино. Здесь отец посылал резаные мячи на поле для гольфа. Здесь живет Фрэнсис, и я счастлив, что она такая, как есть. И Мэтги спит здесь спокойно. Враг не ломится в ее дверь, не будит, не пугает. Но это может случиться, если я не выйду с ружьем ему навстречу. И я выйду и уничтожу его. Мне бы хотелось вернуться. Как бы мне хотелось вернуться!»

Бэйб с удивлением оглянулся, услышав за спиной шаги.

— А, это ты. — сказал он.

Кутаясь в халат, к нему подошла мать. Бэйб нежно обнял ее.

— Ну что, миссис Глэдуоллер, — обрадовано произнес он, — все хлопочем?..

— Бэйб, ты ведь уходишь на войну, правда?

— С чего ты взяла?

— Я знаю.

— Птичка на хвосте принесла? — попробовал пошутить Бэйб.

— Я не тревожусь, — спокойно — к удивлению Бэйба — сказала его мать. — Ты исполнишь свой долг и вернешься. Я чувствую.

— Правда, мама?

— Да, правда, Бэйб.

— Ну и славно.

Мать поцеловала его и направилась к двери. На пороге она задержалась.

— В холодильнике остался цыпленок. Почему бы тебе не разбудить Винсента и не спуститься с ним в кухню?

— Пожалуй, я так и сделаю, — сказал Бэйб. Он чувствовал себя счастливым.

(перевод М. Ковалевой)

РАЗ В НЕДЕЛЮ — ТЕБЯ НЕ УБУДЕТ

Он укладывал чемодан, не выпуская сигареты изо рта, и щурился, когда дым попадал в глаза, так что по его выражению нельзя было сказать, скучно ему, или страшно, или горько, или уже все равно. На лицо красивой молодой женщины, сидящей, как гостья, в глубоком темном кресле, упад луч утреннего света — но красота ее от этого не пострадала. Хотя всего красивее были, по-. жалуй, ее голые руки: загорелые, округлые и прекрасные.

— Миленький, — говорила она, — почему все это не мог сделать Билли, я просто не понимаю. Нет, правда.

— Что? — спросил молодой человек. У него был сипловатый голос заядлого курильщика.

— Я не понимаю, почему этого не мог сделать Билли.

— Он старый. Может, включишь радио? В это время дают неплохие записи. Попробуй на волне тысяча десять.

Молодая женщина потянулась назад той рукой, на которой у нее было золотое обручальное кольцо, а рядом на мизинце — невероятный изумруд; отодвинула белую, заслонку, что-то нажала, что-то повернула. И стала ждать, откинувшись на спинку кресла, но вдруг, ни с того ни с сего, зевнула. Молодой человек на минуту поднял на нее глаза.

— Нет, правда. Надо же им было назначить отправление на такое ужасно неудобное время, — сказала она.

— Я передам, — ответил молодой человек, перебирая стопку носовых платков, — что моя жена находит такое время отправления неудобным.

— Миленький, я правда буду по тебе ужасно скучать.

— И я тоже. У меня где-то должны быть еще белые носовые платки.

— Нет, правда. Просто возмутительно. Честное слово.

— Ну, ладно. Все, — молодой человек закрыл чемодан. Он закурил новую сигарету, посмотрел на кровать и лег поверх одеяла…

И как раз когда он растянулся на кровати, лампы в приемнике разогрелись и в комнату хлынули победные трубные звуки — марш Сузы для необъятного духового оркестра. Его жена отвела за спину одну роскошную обнаженную руку и выключила радио.

— Я думал, передадут что-нибудь другое.

— Ну, не в такую безумную рань.

Молодой человек пустил к потолку кособокое дымное колечко.

— Тебе не обязательно было вставать, — сказал он ей.

— Но я сама хотела! — за три года она не отучилась разговаривать восклицаниями. — Не встать! Разве можно?

— Подкрути на пятьсот семьдесят, — сказал он. — Может, там есть что-нибудь.

Его жена снова включила радио, и они оба стали ждать, он-с закрытыми глазами. Через минуту послышался какой-то вполне надежный джаз.

— Нет, правда, у тебя разве есть столько время, чтобы лежать?

— Столько времени. Да. Еще рано.

Его жене вдруг пришла в голову серьезная мысль.

— Я надеюсь, ты попадешь в кавалеры и получишь крест. Ты ведь так любишь ездить верхом! Ты непременно должен быть кавалером. Нет, правда.

— Кавалеристом, — поправил молодой человек с закрытыми глазами. — Вряд ли. Сейчас всех берут в пехоту.

— Вот ужас, миленький! Ну почему ты не хочешь позвонить тому человеку, знаешь, у него еще на лице такая штука? Полковнику. Мы с ним на той неделе были вместе у Фила и Кении. Из разведки, помнишь? Нет, правда, ты ведь знаешь французский и даже немецкий, и все такое. Во всяком случае, он бы тебе устроил производство в офицеры. Ты подумай, как тебе тяжело будет служить, ну, этим, рядовым! Ты ведь даже разговаривать с людьми не любишь. Честное слово.