Ранние рассказы [1940-1948] - Страница 32

— А как она выглядела, помнишь?

— Нет.

— О, она была чудо как хороша, — тетя подперла подбородок худой изящной рукой. — Твой отец на месте усидеть не мог, когда мама выходила из комнаты. Кивал, как дурачок, если к нему обращались, а сам не сводил своих маленьких глазок с двери, за которой она скрылась. Странный он был человек и довольно-таки нелюбезный. Ничем не интересовался, только бы ему делать деньги да смотреть на твою мать. Да еще катать ее на этой своей жуткой яхте, которую он вздумал купить. У него была такая смешная английская матросская шапочка, от отца, он говорил, ему досталась. Мама всегда старалась ее спрятать, когда они собирались кататься.

— И это было все, что тогда нашли, да? — сказал молодой человек. — Эту шапочку.

Но глаза тетки уже упали на раскрытый альбом.

— Нет, ты только посмотри, что за прелесть! — воскликнула она, поднимая к свету одну из своих марок. — У него такое волевое лицо с перебитой переносицей, у Вашингтона.

Молодой человек встал и отвернулся от окна.

— Вирджиния сказала на кухне, чтобы подавали завтрак. Мне пора идти вниз, — проговорил он, но вместо того чтобы уходить, подсел к ломберному столику рядом с ней. — Тетя Рена, — сказал он, — послушай меня минутку.

Она подняла к нему умное, внимательное лицо.

— Тетя… э-э-э… понимаешь, сейчас война. Я… ты ведь видела киножурналы, верно? Ну, и там, по радио слышала…

— Разумеется.

— Ну и вот, я иду на войну. Я должен. Уезжаю сегодня, сейчас.

— Я так и знала, что ты должен будешь ехать, — сказала тетя, просто, без паники, без горестных восклицаний: «Последний!» Замечательная женщина, подумал он. Самая умная, нормальная женщина на свете.

Молодой человек встал, оставляя перед нею свои песочные часы словно бы невзначай — единственный верный путь.

— Вирджиния будет часто навещать тебя, детка, — сказал он ей. — И водить тебя в кино. В «Саттоне» на той неделе пойдет старая картина Филдса. Ты ведь любишь его фильмы.

Тетка тоже поднялась, но пошла не к нему, а мимо.

— У меня есть для тебя рекомендательное письмо, — деловито сказала она на ходу. — К одному моему близкому другу.

Она подошла к письменному столу, не раздумывая, выдвинула левый верхний ящик и вынула белый конверт. Потом вернулась к столику, где лежал ее альбом с марками, а конверт сунула в руку племяннику.

— Оно не запечатано, — сказала она. — Можешь прочесть, если захочешь.

Молодой человек рассмотрел белый конверт. Он был адресован некоему лейтенанту Томасу Э. Кливу-младшему. Почерк — тетин, волевой и четкий.

— Том — замечательный юноша, — сказала она. — Служит в Шестьдесят девятой дивизии. Он за тобой присмотрит, я совершенно спокойна. — И добавила многозначительно: — Я еще два года назад знала, что так, будет, и сразу же подумала про Томми. Он отнесется к тебе исключительно участливо. — Она снова обернулась, на этот раз немного растерянно, и уже не такой решительной походкой возвратилась к письменному столу. Выдвинула еще какой-то ящик, вынула большую застекленную фотографию молодого человека в лейтенантской форме образца 1917 года, с высоким стоячим воротником.

Неверными шагами подошла к племяннику и протянула ему фотографию.

— Вот его портрет, — пояснила она. — Вот портрет Тома Клива.

— Мне уже пора, тетя, — сказал молодой человек. — До свидания. У тебя ни в чем не будет нужды. Ни в чем, увидишь. Я напишу тебе.

— До свидания, мой милый, милый мальчик, — сказала тетка и поцеловала его. — Смотри, непременно разыщи Тома Клива. Он за тобой присмотрит, пока ты устроишься и все такое.

— Да, да. До свидания.

— До свидания, дитя мое, — рассеянно повторила его тетка.

— До свидания.

Он вышел за дверь и, едва держась на ногах, спустился по лестнице. На нижней площадке он вынул из кармана конверт и разорвал его пополам, потом еще пополам, и еще пополам. И не зная, что делать с комком бумажек, сунул в карман брюк.

— Миленький. Завтрак совершенно остыл! Яичница твоя, и вообще все.

— Ты вполне можешь водить ее раз в неделю в кино, — сказал он. — Тебя не убудет.

— А я разве что говорю? Разве я отказываюсь?

— Нет.

И он прошел к столу.

(перевод И. Бернштейн)

ЭЛЕЙН

Была великолепная июньская суббота, когда помощник часовщика Деннис Куни отвлек внимание толпы от блошиного цирка, упав замертво недалеко от Сорок третьей улицы и Бродвея. У него остались жена, Эвелин Куни, и дочь, Элейн, шести лет, которая выиграла уже два детских конкурса красоты, один — в три года и второй в пять лет, уступив лишь мисс Зельде «Зайке» Кракауэр со Стейтен-Айленда, когда ей было четыре года. Куни оставил жене немного денег, впрочем, вполне достаточно, чтобы она забрала свою мать, вдовую миссис Гувер, из Гранд Рэпидс, штат Мичиган, где та подрабатывала кассиршей в кафетерии, и они втроем удобно устроились в Бронксе. Управляющего домом, в который переехала миссис Куни с матерью и дочерью, звали мистер Фридлендер. За несколько лет до этого мистер Фридлендер служил управляющим в доме, где «взяли» Блуми Блумберга. Фридлендер информировал миссис Куни, что по виду Блуми был не страшнее миссис Куни или кого-нибудь еще. Кроме того, он сказал, что Блуми звал его не иначе, как Морг, а он Блуми — Блуми.

— Я, помню, много читала об этом, — восторженно поддержала разговор миссис Куни. — Я хочу сказать, я помню, что много читала об этом.

Фридлендер одобрительно кивнул.

— Да, это было известное дело. — Он обвел взглядом гостиную миссис Куни. — А где миссис Бойл? — спросил он. — Что-то я не вижу ее в последнее время.